Алексей
Иванов

Как-то косяком пошли юбилеи, товарищи. 200 лет Отечественной войне 1812 года. 400 лет, как закончилась Гражданская война XVII века, называемая чаще всего Смутой. Плюс 95 лет русской революции, которую все реже теперь называют не только Великой Октябрьской и социалистической, но даже и революцией. Все больше обзывают переворотом. Потому что вдруг белые стали хорошими. Хотя гоняют разных несогласных не только за красные ленточки, но и за белые. Ну, по крайней мере здесь белые с красными примирились. И милиции уже нет, полиция всюду, как при царе. Пора надевать синие ленточки.

Пермский прозаик Алексей Иванов написал, как принято говорить в среде книжных журналистов, интересную книгу. Хоть вполне и ожидаемую. Точнее, даже не написал. Иванову писать про Урал – что зайцу с горы катиться. В период между публикацией фантастических повестей в журнале «Уральский следопыт» и выходом «Сердца Пармы», сделавшего его одним из самых звонких прозаиков современной России, он водил экскурсии по Пермскому краю. Потом написал краеведческую книгу о нем. Там она и вышла, в виде двух аккуратных томиков. Потом была уже общероссийская книга «Message: Чусовая». Ну, а потом еще и телепроект «Хребет России» – с Леонидом Парфеновым. Так что фактографического материала по истории России у Алексея Иванова хоть отбавляй, осталось добавить только фотографического материала. Что и было сделано.

Так что книга вышла не только интересная, но и красивая. Во-первых...

Книга на любой вкус. Кому картины, кому исторические факты. Проще всего с Наполеоном (кстати, интересный взгляд на, скажем так, гоголевское видение Бонапарта и России 1812 года см. в этом номере на с. 5 – в статье Алексея Рябцева «Гоголь и Наполеон: не так уж и скучно на этом свете, господа»). Захватчик. Вторгся на нашу территорию. Правда, почему-то пошел на Москву, а не на Петербург, ну да кто их, французов, поймет. Зато хоть не он Москву спалил, а, поговаривают, все же Ростопчин. Со Смутой уже непонятки. Когда-то нас в школе учили, что все Самозванцы – злодеи, Марина Мнишек – авантюристка, а вот Иван Болотников – народный герой. Предводитель крестьянского восстания. Бунтовщик, как Разин или Пугачев. Вор. Слово «вор» ведь и значит – бунтовщик. А тот, кто без спросу берет чужое, – тот не вор, а тать. А Болотников все же не просто бунтовщик, а сподвижник Марины Мнишек...

Впрочем, теперь и бунтовщиком быть плохо, теперь и Разин с Пугачевым – враги народа Российской Федерации. Так что, когда речь заходит об Октябрьской революции, все ясно как день. Ленин – людоед, большевики – упыри. Философский пароход не надо было топить. Впрочем, его и не топили. Храм Христа Спасителя не надо было взрывать, и бассейн «Москва» строить тоже не надо было. Хотя и взорвали, и построили. И вообще.

И вообще историю своей страны надо не только знать, но и уважать. Потому что и Ленин, и Сталин, и Каляев, и декабристы, и Лермонтов, и Менделеев – все наши соотечественники. Все – часть нашей жизни, нашей истории. Не надо было, наверное, сносить после революции памятники всяким там царям. Не надо было, видимо, потом сносить и памятники Ленину, Дзержинскому. Вот нет сейчас Дзержинского на Лубянке, и что? Граждане перестали стучать на соседей? Ну, раньше ловили шпионов, теперь ловят педофилов. Только вот «шпионы» шпионами не были, да и «педофилов» не может вдруг ни с того ни с сего стать так много. Как тех же шпионов при Сталине.

А бунтовать – бунтовать русский человек не перестанет никогда. Пожалуй, ведь только в России любой заключенный (будь даже он трижды душегуб) – прежде всего несчастный. И власть никогда никому не нравится. Американцы влюблены в свою полицию и во всех своих президентов, а русские ни власть свою не уважают, ни полицию. Стыдно быть лояльным. В конце концов, патриотизм и лояльность не одно и то же. Законопослушание – почему бы и нет, в принципе нормально. А лояльность – извините, с чего бы вдруг? Все понимают, что менять власть совершенно без толку. Что новый царь или президент не лучше старого. Что машина подавления должна заниматься именно подавлением и ничем другим заниматься не научится никогда и ничем другим заниматься не будет. Все знают, что русский бунт гораздо более бессмысленный, чем беспощадный. И вовсе не потому, что не такой уж беспощадный, а потому, что абсолютно бессмысленный.

И все равно. Бунтари наши – герои, хоть и не святые. И Разин, и Болотников, и Пугачев, и Пестель, и Чернышевский, и Владимир Буковский. Или те же нынешние. Герои в любом случае герои. Пусть и не правы (чаще всего), пусть и сами не без греха, пусть, пусть и еще раз пусть. Героизм только там и только тогда нужен, когда все вокруг страшно, когда верхам гнусно, а низам противно. То есть, говоря откровенно, всегда и везде. За что (не только, конечно) мы и любим нашу страну, нашу историю, наших героев – и особенно антигероев.

Фигура Емельки Пугачева Алексея Иванова притягивала давно. Еще в «Золоте бунта», как помнится, бегал этот герой по шершавому льду реки, придерживая рукою собственную отрубленную голову и доводя этим до холодного пота и обморока главного героя – Осташу Перехода. Теперь Пугач перевоплощается из мифического персонажа – олицетворения смуты, кровавой жестокости и произвола – в живого (и сомневающегося) человека со своим прошлым, своими соратниками, мстительной яростью и скоропалительными решениями:

«Из мартовской бойни в Сакмарском городке Пугачев вырвался с полутысячей казаков. Еще с ним был Кинзя Арсланов: мудрый, как змей, владыка мятежной Башкирии. Окровавленным казакам Кинзя дал ночлег в деревне Ташла, а потом тайными тропами через снежные леса привел Емельяна и остатки его войска в свою деревню Красная Мечеть <...>. Где-то неподалеку от Вознесенки в заповедных скалах реки Агидель таилась огромная пещера Шульган-Таш, по-русски – Капова: стойло священного коня Тулпара. Русский завод коптил башкирское небо, где летал Тулпар.

«Сожжем?» – спросил у Емельяна Кинзя, кивая на завод.

Пугачев был казак, а казак – сразу воин и крестьянин. Как воину Пугачеву нужны были заводы: они ему делали пушки. Но как крестьянину заводы были ему враги: они уводили с полей. Под Оренбургом Пугачев оставался казаком, и пока длилась осада, гибель заводам не угрожала. Но по Уралу Пугачев прошел уже крестьянским вождем, и заводы оказались обречены.

«Жги», – ответил Кинзе Емельян...»

Ага, как у Емелина: жгите, милые, жгите.