Алексей
Иванов

• Б. Акунин. Пелагия и красный петух. Роман в 2 т. М.: АСТ, 2003. (Серия «Провинциальный детективъ»)
• Б. Акунин. Алмазная колесница. Роман в 2 т. М.: Захаров, 2003. (Серия «Новый детективъ»)
• Белобров-Попов. Красный Бубен. Роман. СПб.: Лимбус-Пресс, 2002. (Серия «От заката до рассвета», выпуск №2)
• Белобров-Попов. Уловка Водорастов. Рассказы. М.: ОГИ, 2003.
• МихаилЕлизаров. Pasternak. Роман. М.: Ad Marginem, 2003.
• Алексей Иванов. Сердце Пармы: Роман-легенда. М.: Пальмира, 2003.
• Виктор Пелевин. Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда. Избранные произведения. М.: Эксмо, 2003.
• Александр Проханов. Господин Гексоген. Роман. М.: Ad Marginem, 2002.
• Елена Трегубова. Байки кремлевского диггера. М.: Ad Marginem, 2003. (Серия «Трэш-коллекция»)
 
Ужели слово найдено?
Странно играет судьба иноземными терминами в Отечестве. Особо — в интеллектуалистском тезаурусе.
С разрешенных 80-х долго носились с постмодерном (далее — ПМ). Обзывали им что попало. В когорты избранных, счастливцев разных записывали ни в чем не повинных.
Однако уже в начале 1990-х самые дальновидные спохватились и быстренько оборотили ПМ в ругательство. До самых непродвинутых это по сей день не дошло, но и пусть. А пуста места, ясно, не бывает.
Где-то в середине 1990-х на смену гиперуниверсальному ПМ прилетело не менее универсальное «трэш» (кое-где далее для краткости — Т). Летело Т до наших палестин куда дольше ПМ — лет 30, но уж как долетело… Тут пошла у них потеха.
Меж тем ваш автор собирался писать не о Т, а о странном поветрии, имя которому долго не мог подыскать. Неминучая зараза на манер чумки коснулась целого жилмассива российской словесности (или сугубо письменности — это уж на вкус). Сложилось впечатление, что все сколь-нибудь модные и/или скандальные книги в Отчизне, объединенные некоторыми видовыми признаками, пишет один человек. Различается лишь степень тщательности/небрежности.
Или — десяток клонов пишут одну книгу. Порой и десяти отличий не найти.
Было бы нескромно приписывать одному себе такую проницательность, но вот — и чтоб не быть голословным — характерный пример.
В большинстве откликов на книгу В. Пелевина «ДПП (нн)» — откликов, за редким исключением, ругательных1 — рецензенты, едва ли сговорившись (да и какая нужна мощь воображения, чтобы представить сговор А. Немзера с Л. Данилкиным), с разной степенью доброжелательности шутили, что это отрывки из трудолюбивого Сорокина, вероломно опубликованные им в «левом» «Эксмо», пока утомленный «Вагриусом» Пелевин общался с восточными гуру.
Звучат также не лишенные стилистико-метафизических оснований соображения, что П. Пепперштейн набело переправил за А. Проханова вторую часть «Гексогена» — «Последний солдат империи»2, а главред «Завтра» подсобил оставшемуся в одиночестве экс-медгерменевту со вторым томом «Каст».
Могу добавить в том же духе: что М. Елизаров решил переписать свой не самый удачный опыт — «Красный Бубен», изданный под двоящимся псевдонимом Белобров-Попов, и назвал новую версию квазиправославной стивенкинговщины «Pasternak». И т. п.
Представьте же мое радостное удивление, когда, изучив пяток-другой рецензий на почти все перечисленное и на много еще чего, узнал я: се — спасительный ТРЭШ.
И Пелевин, и Пепперштейн, и «Красный Бубен» вкупе с «Уловкой Водорастов» Белоброва-Попова, и даже модное «Сердце Пармы» А. Иванова, не говоря, конечно, о трудах Проханова.
Имя творца «Гексогена» вывело на нужный след.
Роман про новые (точнее, старые: набросанные вчерне еще в 1993-м) похождения экс-гэбэшника Белосельцева — «Последний солдат империи» — Ad Marginem выпустило в серии под искомым названием: «Трэш-коллекция».
Дело, правда, несколько запуталось, когда другим трэш-залпом издательства взлетели «Байки кремлевского диггера» Е. Трегубовой — несомненный non-fiction. По раздумье я отправился вызузнать про трэш из первых уст: у директора Ad Marginem Александра Иванова.
 
Когда фахитас в рот не лезут
Приватно побеседовать с Ивановым я собирался раньше, когда писал для 3-го номера «КМ» рецензию на роман Сергея Болмата «В воздухе». Таинственным образом тот несостоявшийся разговор тоже осенял «Трэш». Именно так должна была называться вторая книга Болмата. Да и выйти — там же: именно Ad Marginem явило миру «Сами по себе» — яркий дебют экс-питерца, тогда еще кёльнца, вполне тянувший на «Нацбестселлер».
Не сложилось. Ни с «Нацбестом», ни впоследствии с «Маргинем’ом». Роман под названием «В воздухе» опубликовала «Иностранка».
А в одном интервью Болмат объяснил свой исход из «Ad’а» нежеланием публиковаться в издательстве, печатающем все того же Проханова.
Александр Иванов сразу развеял идейно-мистический трэш-морок:
— Проханов тут совершенно ни при чем. Мы получали от Болмата три варианта романа, который действительно еще назывался «Трэш». Серега — очень талантливый человек, очень много понимает про литературу, пытается нащупать некую безосновность, беспочвенность современной жизни, и это — очень точное направление поиска. Но у него — проблемы с исполнением, и роман «В воздухе», как мне кажется, просто не получился.
Пока я вежливо не соглашался с Александром, взгляд упал на книжку Елизарова «Pasternak», изданную Ad Marginem. Мелькнула несвоевременная мысль: «У дюссельдорфца (экс-кёльнца) Болмата не получилось, а у ганноверца (экс-харьковчанина) Елизарова, стало быть, получилось?» Вслух я крамолу не произнес, иначе беседа ушла бы слишком далеко от трэша. Впрочем, как показало дальнейшее, туда она и ушла.
О романе Елизарова мы с Ивановым не говорили, но «Pasternak’а» я читал и впоследствии скажу. (Благо это сочинение имеет к трэшу в его исконно-родовом значении — trash — самое непосредственное отношение: тему мусора автор нашумевших «Ногтей» в новом произведении настырно-педантично педалирует.)
Зато за два часа увлекательной беседы Иванов, помимо трэш-искомых Трегубовой и Проханова, помянул и Пелевина с Пепперштейном, и Фуко с Фукуямой, а также Донцову, Дашкову, Доценко, Пушкина, Путина, Акунина, Г. Поттера и еще десятка два разнокалиберных персон. Сложилось полноценное интервью.
По главной мысли Александра Иванова, «трэш» ставит под вопрос все, что называется литературой, а заодно и все институции: критику, филологию и т. д.: «Это должно быть поставлено в скобки».
Это совершенно точно как раз по отношению к «Трэш-коллекции». Первая же глава «Баек кремлевского диггера», где журналистка Е. Трегубова описывает свою первую встречу с Путиным, тогда еще директором ФСБ, тут же пригласившим ее в ресторан отметить День чекиста, сразу озадачила на предмет: читать ли дальше?
Сидя с подругой в мексиканском ресторане после беседы на Лубянке, автор «Баек» терзалась, не вербуют ли ее. Тут я и споткнулся о фразу: «Фахитас в рот не лез» (с. 20). Это было бы забавным перифразом «куска в горле», кабы не контекст: у подруги умер молодой муж, и фахитас в рот мемуаристки не лез из-за невсамделишных переживаний. Самыми печальными страницами оказались впоследствии те, где корреспондентка «Коммерсанта» с комсорговским задором пыталась впрямь шутить. Тут не то что фахитас не полезет, а чебуреком у метро подавишься.
Не мое дело судить о гражданской значимости «Баек», но ощущение рабселькоровской стилистики 1920-х нарастало от главы к главе. В какой-то момент автора стало даже жалко. Не за то, как ее обидел Путин, изгнав из «кремлевского пула», или как настрадалась Е. Трегубова, вынужденная отовариваться шмотьем в Европе во время очередного вояжа с вождями, а за то, что книгу вообще выпустили в таком виде.
Можно адресовать претензии редактору М. Кошелевой, явно не перетрудившейся, но заклинание «трэш» избавляет от эдаких условностей. Редактор ни при чем. «Не-литература» — издательская Т-установка. Александр Иванов сказал мне о «Байках»: «Живой и читаемый текст». Опять — спасительный трэш, на который можно списать все.
А потому совершенно неважно, что в одном строю с кушающей вкусности Трегубовой стоит коллекционный солдат империи, вечно живой, но уже абсолютно нечитаемый Проханов.
Кстати, судьбоносные события, реалистически освещенные в «Байках», были метафорически осмыслены еще в «Господине Гексогене», только персонажи — под кличками да немного сказочных чудес. Так, Путин в финале превращался в радугу.
«Гексогену» не посчастливилось угодить в «Трэш» (серия еще не была затеяна), зато находчивый художник Андрей Бондаренко на обложке «Баек» связь двух сочинений подчеркнул. Плакатная красавица 1930-х взирает с дебильной улыбкой как раз на радугу, которая красит стены древнего Кремля. Кремль на заднем плане — именно древний: избушка какая-то на берегу…
Талантливый Бондаренко стал повторяться: в той же стилистике оформлено «Голубое сало». С другой стороны, автономные обложки являют последовательность издательской политики и одновременно иронически дистанцируют Ad Marginem от его авторов.
Но установка на не-литературу оказывается и коммерчески правильной: уже несколько месяцев «Байки» возглавляют рейтинги, уступая в момент написания этих строк только очередному Акунину. Сдается, «Кремлевского диггера» допечатают не раз, как в свое время вынудил сделать «Гексоген».
Однако грядет пришествие пятого «Гарри Поттера», и тогда придется потесниться. И Трегубовой, и неизменно-рейтинговым Б. Акунину с Д. Донцовой.
 
Роман с горничной
Донцова вместе с другими «Д»-серийными: Дашковой, Доценко, включая «Б»-серийного Б. Акунина, по словам Александра Иванова, спасли в 1990-х русскую литературу, прозябавшую и прозябающую в каноне XIX века.
Никого из ДДД и т. п. я не читал, а потому и не скажу про этих спасателей. Но за похождениями клана Фандориных и отдельно взятой монахини Пелагии слежу с то ослабевающим, то возрастающим интересом. И в этом пункте я с Ивановым согласен.
Только Акунин к трэшу отношения не имеет, и сам вопрос: «А разве есть русский трэш?» — в «сериальном» контексте не совсем по делу. Как и в отношении «Трэш-коллекции» — несмотря на ключевое слово.
Не случайно литэксперт диктующей столичный мидл-вкус «Афиши» Лев Данилкин, поначалу узревший «обкокаиненно-фадеевские» бездны в «Гексогене»3, изучив «Солдата империи», махнул рукой: «Сами решайте, насколько вас может заинтересовать имперский бред 65-летнего писателя, сгусток это бешеной энергии или вялая графоманская писанина. Вообще, на мой вкус, надувать или оплевывать Проханова — больше не тема»4.
К «Солдату империи», как и к новейшему прохановскому опусу «Крейсерова соната», я не прикоснулся: с меня хватило «Гексогена». Альтернативы, предложенной Данилкиным, не было уже тогда.
В вопросе о так называемом трэше самое занимательное — позиция отечественной критики. Над этим я призадумался, еще когда авторитетная команда присудила «Гексогену» премию «Нацбестселлер». Примерещилась тенденция. Сам же факт издания «первого» Проханова Ad Marginem’ом поначалу расценил как очередную концептуалистскую забаву.
Оказалось: не мерещилось. После выдвижения «Сердца Пармы» Алексея Иванова на пресловутый «Нацбестселлер» и особо — после присуждения Малой премии им. Аполлона Григорьева последней книге Пелевина стало совсем зябко и неуютно. Возникло ощущение «себя за скобками». Как и предвещал Александр Иванов.
Я не ставлю автора «Чапаева и Пустоты» в один ряд с Прохановым [хотя и «ДПП (нн)», и «Парма» для меня — безусловный трэш, то есть плохая литература], но первая ассоциация: «роман» интеллектуалов с такой словесностью — что-то на манер толстовского «Дьявола». Барство обжимает крепостных девок.
По размышленье трезвом сравнение показалось избыточно комплиментарным. «Белянки черноокой младой и свежий поцелуй» — это не про «Кремлевского диггера» и не про 65-летнего летописца империи. Из этого сора (если угодно — трэша) едва ли что вырастет. Даже не ведая стыда.
Как говаривал один британский монарх: «Из ничего не выйдет ничего».
Мой добрый знакомый — историк и поэт А. Полонский привел в споре на ту же тему другой пример: «спасительные» браки нигилистов (также методично хоронивших чистое искусство) с падшими девицами и «синими чулками». Культурологически соблазнительная, но тоже не очень убедительная аналогия. «Холодно».
«Теплее» — на мой взгляд — достоевские сладострастники с фетишизацией «грязцы» (т. е. трэша как раз) и декадентские адюльтеры. Причем не с горничными или восторженными курсистками, а скорее — похождения Блока с уличными мальвинами.
Если уж совсем «горячо» — то шатания Дориана Грея по трущобам и прочим окрестностям.
Призраки Достоевского и Уайльда нелишне потревожить еще по одному — немаловажному в разговоре о трэше — поводу.

«Он мастерски об аде говорит!»
Рашен трэш-коктейль 2000-х — штука по составу сложная. А еще Венедикт Ерофеев предупреждал, что жизнь надо прожить, не ошибившись в рецептах. И, хотя эти заметки ограничиваются только «дегустацией», должно блюсти точность хотя бы с основными ингредиентами.
Если с «КАК?» — «плохим», «грязным» письмом, непременным условием классического трэша — более-менее ясно (хотя предстоит солидная оговорка), то о «ЧТО?» можно плодотворно дискутировать.
На мой взгляд, основную идейную компоненту всех перечисленных произведений следует назвать адоискательством.
Демоны одолели даже далекого от трэша, то есть пишущего гладко-интеллигентно — с аллюзиями и т. п. — Б. Акунина. В его последних двухтомниках (а на меньшее он уже года два как не разменивается) — «Пелагии и красном петухе» и «Алмазной колеснице» — творится натуральное черт-те что. Монахиню Пелагию в буквальном смысле прибирает сам Господь. Эраст же Петрович Фандорин сажает (читай: убивает) собственного сына, порожденного еще во грехах молодости от японской ниндзи. Ориентальная мистика в духе Гонконга класса «С» застит даже культпросветские достоинства этой ретро-«Ветки сакуры» (2-го, толстого, тома «Колесницы»). На Востоке в «ДПП» раскинул свои виртуальные владения Пелевин, но буддистам и прочим рериховцам дают поначалу шороху русские богатыри в «Pasternak’е» Елизарова, где Пастернак — сам антихрист, а выпестованные им врачи-убийцы в минорном финале лижут кровь с трупов: плоды просвещения как обряд посвящения.
Все ниже, и ниже, и ниже: даже мирная Трегубова называет себя «диггером», а своих пиар-проводников по кремлевским кругам — Вергилиями. Говоря о «Гексогене», Проханова сравнили разом и с Данте, и с его античным экскурсоводом. Судя по тому, что Александр Андреевич продолжает в том же духе, этот экс-Орфей Генштаба из пост-сов-Инферно никак не вернется.
В отличие от замученной юмористами и психоаналитиками собаки Герасима.
Рассказ В. Белоброва и О. Попова в сборнике «Уловка Водорастов» — «Муму возвращается из ада». Натурально возвращается.
Но Белобров-Попов (так был подписан первый опус дуэта — роман «Красный Бубен») — особый случай. Их постмитьковский интернет-трэшевизм (а в Сети, если кто удосужится полюбопытствовать, даже Т-конкурсы проводятся) — это больше к вопросу о «КАК». Со «ЧТО» здесь ясно. «Лимбус-Пресс» издал «Бубен» в серии «От заката до рассвета», чем, собственно, все и сказано.
Интербригада из насилу протрезвевших колхозников, окрестных дачников, православного бандита и американской шпионки обороняется в сельской местности от нашествия вурдалаков нерусского происхождения. Покусанно-обвампирившимся — несть числа. Гибнут почти все наши. В финале уцелевшие дед-фронтовик и москвич-интеллигент, сидючи в психушке ФСБ, обмозговывают, не податься ль потом на «Мосфильм» консультантами фильмов ужасов.
Письмо — национально-трэшевое: шпионка «Ирина», воочию зрящая разгул волколакщины на Тамбовщине (sic), думает совсем по-русски: «Стивен Кинг какой-то».
Было бы смешно, когда б не 800 стр. Шутки юмора на таком пространстве не воспринимаются уже с 300-й.
К тому же избыточествуют еще две константы русского трэша — секс и мат. Хотя и эти атрибуты освобожденной литературы не избавляют от ощущения дежа вю. Причем — времен моей младости, когда никакого Т в помине не было и называлось все это дело — стёб.
 
Башетунмай
Я потратил ценное журнальное место на пересказ «Красного Бубна» по нескольким причинам. Едва ли читатели «КМ» (какими их рисует воображение) снизойдут до Белоброва с Поповым. Как, похоже, не снизошел и Михаил Елизаров, тоже видавший «От заката до рассвета». А также читавший Пастернака и непонаслышке знающий, что такое трэш.
Мусор — лейтмотив его «Pasternak’а». Из отсырело-спрессовавшихся в грязном подвале томов «Живаго» два безумца строгают копия для поражения сектантов и прочих вероотступников. Два других психа орудуют по старинке: методами спецназа и исламских террористов. У экс-спецназовца в распоряжении еще и дедовско-языческий топор под говорящим названием «Мень». Сердца четырех неуловимых мстителей за веру и Отечество сливаются воедино слишком поздно: полчища адвентистско-рериховской шушеры уже осенены крылом Пастора Нака (бишь многострадального Бориса Леонидовича). «Краснобубновскому» хэппи-энду не бывать, а то б возникли подозрения в плагиате из Белоброва-Попова.
На пересказ этого сочинения я потратил место по другой причине. Младосорокинец Елизаров попытался даже не усесться, а улечься сразу на всех стульях. Точнее — всех обидеть (секрет успеха, по Б. Шоу).
Не удалось.
Книжка, призванная обозлить и верующую интеллигенцию, и неверующую, и церковные круги, и сектантские, — до адресатов не дошла. Даже диакон о. А. Кураев не отреагировал. И трэш вышел очень высоколобый, несмешной.
Словом, до старосорокинца Пелевина Елизарову лететь да лететь. Пелевин же, как всегда, прост. Ждала-ждала общественность его новейшей прозы — и дождалась. Открылись очи: снег выпал только в сентябре. Она вгляделась: да, не очень. Но вскоре премию дала.
Все необходимо-достаточные элементы трэша в «ДПП (нн)» предъявлены. Товар, так сказать, лицом. Пелевин обрядил сбрендившего на нумерологии банкира Степу в батюшку, дал ему в руки убийственный фаллос и послал квитаться с мистическим конкурентом под неправильным нумером.
Номер не удался, как, на мой вкус, и весь роман «Числа» (подлинный ДПП — Дайджест Полного Пелевина, так что первые страниц 100 я по старой памяти читал, еще смеясь), составляющий «вагон» «Избранных произведений». «Маленькая тележка» в виде разнородно-зачаточных литпридатков попросту нечитаема.
Чего поначалу не скажешь и о другом трэш-изделии — «Сердце Пармы». Многие эстеты объясняли мне, что это «возрождение русской прозы», что там «чудесный язык». И ведь поверил бы, но сработала давняя библиотекарская (довелось служить в юности) привычка — открывать подозрительные книги на определенных страницах: 17-й и 100-й.
И вам рекомендую эту методику. Особенно эффективно при покупке книги. Все встает на место безо всяких филологических, «за скобками», издержек.
«Сердце Пармы», с. 17: «Русы-новгородцы — давние наши враги, — сказал Асыка. — А давние враги — это почти друзья. Как и всем прочим, им нужны были наши богатства. За эти богатства они честно платили кровью и уходили. Но московитам, кроме наших сокровищ, нужна еще и вся наша земля».
С. 100: «В назначенный Ионой день огромная толпа вразброд повалила из ворот городища и острожка, с посада, с дороги на монастырский холм. Русские поселенцы смешались с пермяками-охотниками. Бабы сбивались в кучи и шептались, застревая на дороге. Всюду шныряла детвора, путались под ногами лохматые собаки».
Пространные цитаты — чтобы не попрекнули «вырыванием из контекста». Прочее же, напоминающее нетрезвого или обкуренного Толкина: Вагирйома, Хумляльт, Балбанкар, — я слыхал еще в начале 1980-х. Сен-семилья, растаманы-растафаи и дальнейший башетунмай проистекли из творчества очевидного отца русского трэша — экс-юбиляра БГ. Легкий матерок, сползающий по крыше старик Козлодоев, застебанные мочалки. Все круче, и круче, и круче: «По Голгофе бродит Будда и кричит: «Аллах акбар!»» (именно эта фраза вывела из себя о. А. Кураева). Связь с рок-прародителем не отрицают лишь Белобров-Попов, процитировав в одном из эпиграфов «Бубна»: «А в топке паровоза ждет дед Семен».
Оставляя за скобками безнадежные вопросы, что есть кэмп, что — стёб, что — трэш, а что — просто макулатура (если не резче), стоит уточнить лишь про авторскую — даже не иронию, а просто дистанцию по отношению к тексту. Которая, на мой субъективный взгляд, в литературе нулевых — единственный объективный критерий качества.
У Проханова, Трегубовой, Иванова (который про Парму) ничего подобного не наблюдается. Все — «на чистом глазу». И это не смешно. У Пепперштейна, Пелевина и других летающих над гнездом Сорокина — пребывает в избытке, но именно ирония. Этот путь кажется мне безнадежно тупиковым.
Какой-то срединный выход попытался найти Елизаров, но и сам заплутал, и умудренных критиков запутал, где у него серьезная мамлеевщина, а где сплошное стебалово (случай Белоброва-Попова), что уж о бедных читателях говорить.
Остается спасительный, по Александру Иванову, масскульт?
Но закончить мне хочется цитатой из высокой прозы. «Начинался осенний светлый день, ослабевший сор шевелился на безлюдной дороге между жилищами, издалека поднималось солнце в свою высшую пустоту». Андрей Платонов, «Мусорный ветер».

1 В момент написания статьи автору еще не стал известен ошеломивший его факт, что жюри премии им. Аполлона Григорьева присудит ее книге Пелевина. Что, впрочем, дела не меняет.
2 Склонный к гиперболизации Лев Данилкин добавил, что это мог быть и «неизвестный Пелевин».
3 Афиша. 2002. 1 марта.
4 Афиша. 2003. 17 июня.